Фото:
Forbes.ru
Комментарии
Ученый и бизнесмен Юсеф Хесуани по праву заслужил славу российского Илона Маска — он первым в мире отправил в космос 3D-принтер, на котором впервые напечатали в условиях невесомости живой орган — щитовидную железу мыши. Сейчас на этой чудо-машине, размещенной на МКС, проводятся уникальные эксперименты, которые в случае успеха смогут не только решить проблему нехватки органов, но и помочь человечеству исполнить давнюю мечту о полетах на далекие планеты. О том, как создать самый громкий биотек-стартап в России, привлечь к сотрудничеству крупнейших мировых ученых-генетиков и вывести технологию завтрашнего дня на прибыль, Хесуани рассказал журналисту Елене Тофанюк.
Сегодня у нас совершенно потрясающий гость — русский Илон Маск, россиянин сирийского происхождения, делающий бизнес на печати органов в космосе. Юсеф, здравствуйте. Спасибо, что пришли.
Спасибо за приглашение.
Вы родились в Дамаске?
Да, родился в Дамаске в 1984 году. У меня отец сириец, мама — русская. Познакомились они в Санкт-Петербурге, будучи студентами, и мама переехала в Сирию, в Дамаск.
В конце 80-х — начале 90-х мы решили переехать в тогда еще Советский Союз. И мы переехали к бабушке в Ялту. У меня мама — русская крымчанка. В Крыму в городе Ялта я пошел в первый класс школы. Первую четверть первого класса я отучился еще в Крыму, и потом мы переехали в Москву, и уже там я закончил школу с серебряной медалью и поступил на факультет фундаментальной медицины МГУ, закончил его с красным дипломом.
Но медициной вы не занимались, сразу в бизнес?
Бизнесом я занялся еще в университете, на самом деле. Мы с друзьями организовали небольшую лабораторию и проводили анализы, начали с конкуренции с «Инвитро». Была очень маленькая лаборатория, которая специализировалась на нишевом типе анализов.
Почему именно бизнес? Потому что мне очень понравились слова Бориса Березовского в одном из интервью. Он говорил, что в науке и в бизнесе нет границ для самореализации.
Ничего себе у вас кумиры.
Нет, я не про кумиров, а про высказывания, которые мне близки, которые мне понравились. Это действительно так, это близко моему мироощущению, что и в науке, и в бизнесе действительно нет границ для самореализации, для реализации собственных идей.
И, да, первый бизнес я сделал, еще будучи студентом. Тяжело, конечно, было и учиться, и пытаться управлять этой небольшой, мягко говоря, структурой — у нас там было порядка шести человек.
Она хоть зарабатывала деньги?
Да, она зарабатывала деньги, а в какой-то момент у нее начался бурный рост, мы с учредителями перестали быть курьерами и позволили себе нанять курьеров.
Кстати, именно на базе занятия бизнесом, связанным с этой небольшой лабораторией, я и познакомился с Островским Александром Юрьевичем (врач и предприниматель, основатель медицинской компании «Инвитро». — Forbes).
Вы предугадали мой вопрос, я только хотела спросить: где вы его встретили?
Я его, на самом деле, знал и до этого. Я знал его еще со школьных времен, потому что он папа подружки моей одноклассницы. Мы жили в соседних домах, и, в общем, дружили, но я никогда не интересовался, чем занимаются родители моих друзей. Я знал, что он (Островский) как-то связан с медициной.
Когда мы занимались лабораторной диагностикой, уже тогда проявилось влечение и к бизнесу, и к науке. Те деньги, которые мы зарабатывали в этой небольшой лаборатории, мы уже тогда вкладывали в научные исследования.
Но это было просто хобби, или вы хотели на этом что-то заработать?
Мы вообще не думали, что будем на этом зарабатывать, это было чистое наслаждение — заработать какие-то деньги и потратить их на то, что ты хочешь изучить сам. После окончания университета у меня возник вопрос, что делать дальше: идти в ординатуру, идти в аспирантуру или никуда не идти вообще, заниматься бизнесом. И как раз тогда началась франчайзинговая программа «Инвитро», мы уже хорошо и плотно общались с Александром Юрьевичем (Островским).
То есть вы пришли к папе подружки вашей одноклассницы…
Дело в том, что мои друзья уже открыли один медицинский офис по франшизе «Инвитро». И я сказал: слушайте, это вообще крутая история. Давайте еще вместе сделаем такую сетевую историю сейчас. Понимаете, молодые люди, когда открывают какой-то первый офис, они сразу думают не о том, как они откроют второй, а как они откроют сотый, тысячный, десятитысячный и так далее.
Я говорю: давайте попробуем. Тогда я только-только поступил в аспирантуру, только началась какая-то научная деятельность. Думаю, ладно, она сейчас немножко подождет. А я пока в это время тут открою, значит, десять, пятьдесят, сто офисов и так далее.
Как вы из этой истории прыгнули в космос?
До космоса была дорога, усыпанная терниями. В «Инвитро» всегда существовал департамент, который ищет новые технологии не только в лабораторной диагностике, но и вообще в медицине. И специалисты этого департамента периодически приносят стратегическому комитету эти проекты — мол, посмотрите, интересно или не интересно инвестировать в новые технологии.
Одной из таких технологий, которую принес департамент, была как раз технология трехмерной биопечати. Только появлялись первые статьи, первые публикации, какие-то отчеты, где и как это может применяться.
Какой год это был?
Это был где-то 2011—2012 год. Поскольку у меня был бэкграунд в регенеративной медицине, моя дипломная работа была посвящена регенерации костной ткани, Александр Юрьевич спросил меня: «Слушай, что ты думаешь по поводу 3D-печати органов?».
Я говорю: «Александр Юрьевич, что это такое? Ну это полное безумие. Понимаете, что объединить эти две технологии настолько сложно». Он говорит: «Слушай, ну, класс же! Вот если смотреть в будущее, если мечтать — класс!». «Ну хорошо, давайте мы посмотрим, мы изучим».
Надо, кстати, отдать Александру Юрьевичу должное, он сам лично встречался с передовыми учеными в этой области. Одним из таких ученых был Владимир Александрович Миронов. Он в то время работал в США. Одна из первых работ по биопечати имеет его авторство.
После того, как Миронов приехал в Москву по приглашению Островского, мы переговорили с ним. Мы долго — наверное, часа четыре — не вставали из-за стола и обсуждали технологию, как она развивается, как возникла и какие у нее перспективы.
И вот, после этих четырех часов, я встал из-за стола и говорю: «Александр Юрьевич, ну, давайте, поехали». Но чтобы быть уверенным в развитии этой технологии, я должен входить сюда не просто управляющим лаборатории, но и управляющим партнером — рисковать собственными средствами, чтобы не было у меня никаких сдерживающих факторов. Потому что всегда такие высокорисковые проекты должны быть, как говорят американцы skin in the game. Нужно участвовать в процессе.
Можно я сейчас на секунду прерву вас? У меня вдруг мысль возникла: а вы на этой подружке не женаты случайно?
Нет. Мы, конечно, до сих пор дружим, и в общем, в очень хороших отношениях. Мы близкие друзья.
6 сентября 2013 года мы открыли лабораторию, научным руководителем которой до сих пор является Владимир Александрович Миронов, который на пятилетии (этой лаборатории) сказал мне: «Слушай, Юсеф, я до конца не верил, что мы в России откроем такую лабораторию, что я здесь буду проводить так много времени».
Да я и сейчас не верю, знаете, что вы ее открыли.
В общем, в сентябре 2013 года мы открылись. А Владимир Александрович прекрасно рисует — не с точки зрения художественной ценности, а с точки зрения доступности подачи материала.
И мы с ним накидали на бумажке стратегию, что мы будем делать с 2013-го по 2020 годы. И мы это превратили сейчас в такую большую картину, она у нас висит в лаборатории. Одним из направлений как раз были новые технологии, связанные с управлением клетками посредством физических полей. Мы тогда еще ничего не думали о космосе.
Так, стоп. Про физические поля: что вы делаете? Вот на пальцах.
Думаю, многие хорошо знают технологию трехмерной печати, когда мы печатаем объекты послойно. Надо сказать, что человечество до этого создавало объекты по-другому. Мы все знаем эту знаменитую фразу: я просто беру камень и отсекаю все лишнее. Большинство объектов создавалось именно таким образом. В середине 1980-х годов была запатентована технология трехмерной печати, которая позволяла как бы наращивать объекты, то есть создавать их послойно.
И в начале 2000-х годов ученые-биологи придумали добавлять в определенные материалы живые клетки для того, чтобы создавать трехмерные живые функциональные органоиды, их называют еще микроорганы. Но надо сказать, что технология трехмерной биопечати родилась из технологии классической печати. И первые биопринтеры — это старенькие переделанные машины Hewlett-Packard. Самая первая печать была произведена на обычном принтере.
В начале 2000-х годов профессор Томас Боланд из Великобритании разбирал дома принтер — у него засорились форсунки для чернил и принтер перестал печатать. Ему очень не хотелось покупать новый, и он решил, что сейчас починит старый. И когда он разбирал принтер, ему пришла идея в голову, что форсунки, через которые выходят чернила, вообще-то сопоставимы с диаметром клеток. Почему бы тогда залить сюда не чернила, а раствор с клетками, и не попробовать напечатать не чернилами, а клетками. Так что первый биопринтер — это классический струйный принтер.
Звучит немножко безумно.
Технологии возникают во многом случайно, интуитивно. Конечно, за интуицией лежит определенный опыт и большой пройденный путь, но в общем и целом новые технологии возникают именно так.
Вот представьте, что мы печатаем зубной пастой, в которой содержится большое количество клеток, только размер этого тюбика не несколько сантиметров, а мы печатаем несколько десятков или сотен микрон. Для сравнения, человеческий волос — 60 микрон. Вот размеры, которыми мы печатаем — сто, сто пятьдесят микрон — это две толщины человеческого волоса. Таким образом, мы создаем трехмерные модели.
И их можно пересаживать?
Их можно пересаживать в том случае, если они обладают определенной функцией, потому что в большинстве случаев мы гонимся не за формой, а, естественно, за функцией. Например, хорошо известна и легко узнаваема форма щитовидной железы — в виде бабочки…
Вы напечатали щитовидную железу мышки?
Да, мы напечатали в 2015 году щитовидную железу мыши. Это была первая работа, которая показала принципиальную возможность замещения функций утраченного органа.
Первая в мире работа?
Первая в мире работа, потому что до этого были напечатаны так называемые заплатки: кожная заплатка, хрящевая заплатка, заплатка сосудов. Вторая такая очень красивая работа была сделана под руководством Рамила Шаха (в Северо-Западном университете в Чикаго. — Forbes). Они напечатали ткане-инженерный яичник и пересадили его животным с удаленным яичником. После проведения процедуры экстракорпорального оплодотворения, у этих мышей появились мышата.
Если у вас так хорошо все работало на Земле, почему вы решили печатать щитовидку мыши в космосе?
По одной простой причине: невозможно создать одну технологию, которая работала бы для всех типов тканей и органов. Почему? Потому что для создания трубчатых полых объектов, таких как сосуды и мочеточник, когда мы пытаемся вытягивать конструкт, у нас возникает эффект «Пизанской башни», когда конструкт начинает заваливаться, и, в общем, печатать его достаточно сложно. Поэтому мы решили использовать технологию управления клетками с использованием разных физических полей.
В первую очередь, нам пришла идея создать некую магнитную ловушку, в которую мы помещаем клетки и формируем конструкты. Подобного рода микроорганы висят, как бы левитируют в жидкости, потому что они удерживаются магнитным полем. Мы всегда боремся с условиями гравитации, потому что, естественно, они (микроорганы) хотят всегда осесть. Мы не даем им этого сделать, потому что используем, собственно, магнитные поля.
Поэтому у нас есть два варианта, один из них — использовать очень мощные магниты. Кстати говоря, мы проводим подобного рода эксперименты в Нидерландах в Неймегене на так называемых битеровских супермагнитах. Это очень дорогие эксперименты. Час работы на таком магните стоит порядка восьми тысяч евро.
В космос запустить оказалось дешевле?
В космосе проводить эксперименты дешевле, чем это делать на битеровских магнитах. Но надо сказать, что все эксперименты с битеровскими магнитами нам оплачивает голландское правительство, потому что мы получили самый высокий приоритет по проведению подобного рода испытаний на них.
Вы запустили в космос 3D-биопринтер, на котором напечатали щитовидную железу мыши…
Собственно, для космических исследований и экспериментов мы создавали принципиально новый принтер, который работает в условиях микрогравитации. Мы отправили его в космос в декабре 2018 года. Надо сказать, что удалось нам это сделать не с первого раза. Первый раз мы отправляли принтер на «Союзе МС-10», когда была внештатная ситуация.
В конце декабря мы уже получили напечатанные конструкты, они вернулись на Землю из космоса. Во второй половине января мы проводили морфологические исследования — изучали внутреннюю структуру, все ли там нормально, нормально ли себя чувствуют клетки, и так далее.
Это был первый в мире успешный эксперимент по печати органов в космическом пространстве в условиях микрогравитации. Буквально несколько недель назад американцы отправили свою машину в космос.
Только сейчас? То есть вы выиграли у американцев космическую гонку?
Да, мы обогнали практически на полгода. Американцы заявляли, что они отправят (биопринтер в космос. — Forbes) в конце 2018 года, но мы не знали конкретных дат. Мы для себя поставили задачу, что к концу 2018 года обязательно должны отправить биопринтер и провести подобного рода испытания. И мы отправили первую (машину) в октябре, но испытания провести не смогли из-за того, что принтер упал. Он находился в бытовом отсеке ракетоносителя и не долетел до Международной космической станции. Он долетел со второго раза.
Американцы, кстати, перенесли после этого свой эксперимент на середину 2019 года. И вот только сейчас они отправили свою машину. О результатах своих экспериментов, я думаю, они расскажут через 3-4 месяца, когда у нас будет уже готова 2-3 серия экспериментов.
И те сроки, за которые мы сделали эксперимент — полтора-два года — вполне сопоставимы со сроками экспериментов, которые проводят NASA.
Юсеф, правильно я понимаю, что эта штука похожа на ту, которая у вас летала в космос? Не тот же самый принтер, но он выглядит так же?
Вот этот конкретно принтер — это принтер, на котором тренируются космонавты перед полетом на МКС. Абсолютно такой же принтер установлен на станции, и именно на таком принтере проводились исследования и будут продолжаться наши испытания.
Конечно, этот принтер очень сильно отличается от тех классических 3D-принтеров, потому что мы обычно привыкли видеть некую форсунку, с которой материал выходит. А здесь это полностью закрытая система.
Это не похоже на принтер, правда.
Да, это не похоже на принтер, кто как только его не называл. Говорили, что очень похоже на микроволновку, почему-то. Суть этой технологии заключается как раз в том, что мы используем магнитные поля, то есть в каждом из этих окошек внутри находятся магниты, сделанные из специальных материалов.
Мы используем систему математического моделирования для создания магнитных волн. В процессе одного сеанса сразу проводятся шесть экспериментов, то есть в каждое из подобного рода окошек мы добавляем кювету с биологическим материалом — это специальный носитель. Для нас кюветы или лабораторная посуда, как ее часто называют, является системой доставки на МКС и системой спуска обратно, то есть все происходит в одной системе и не происходит переливания.
Это пробирка?
Это сложно структурированная пробирка, потому что она нужна для того, чтобы материал доставлять и туда, и обратно, и в ней же проводить эксперименты. Процесс печати выглядит для космонавта следующим образом: он просто делает некие последовательные движения по нажатию кнопок и контролирует процесс. Вот здесь установлены три окошка с камерами, он (космонавт) производит процесс видеосъемки.
То есть мы пытались сделать максимально простую для использования аппаратуру, чтобы снизить возможность возникновения ошибок. Дальше принтер остается на МКС.
Вы сами этот принтер делали?
Да-да, это полностью наша разработка.
У вас там не только врачи, но еще и физики?
У нас и физики, у нас и инженеры. Над одним из проектов работали вместе два человека, разница у которых в возрасте была больше пятидесяти лет. Один из них — это физик-акустик, который большую часть своей жизни провел в закрытом институте, работая над акустическими системами для подводных лодок. А второй парень —разработчик оружия для компьютерных игр. Он создает все, начиная c мечей и заканчивая бластерами.
И почему они работали вместе? Потому что нужно было собрать акустическую установку — ее собирал, соответственно, физик-акустик, но она должна была быть имплементирована в магнитную установку, то есть она с точки зрения эргономики должна была быть сделана очень аккуратно. И над этим работал вот такой технологический дизайнер, молодой парень.
Конечно, мы используем, как я уже сказал, много математического моделирования. И, конечно, часть работы мы распределяем. Например, магнитные акустические системы для нас делают и физфак МГУ, и институт высоких температур РАН, то есть часть работы выполняется институтами и университетами-партнерами.
Сколько вы тратите в месяц на это? Звучит очень дорого.
Вы знаете, на самом деле, звучит дорого, но подобного рода работу мы делаем бесплатно в рамках наших совместных научных публикаций, совместных научных работ.
Вы на этом экономите?
На этом мы очень сильно экономим. Но это, на самом деле, как раз то, чем мы больше всего гордимся. То есть не нашими космическими экспериментами, не печатью щитовидной железы мыши в 2015 году, а тем, что мы смогли построить такой мощный международный networking как с ведущими российскими, так и зарубежными университетами, например, со Стэндфордским университетом, с которым у нас совместные публикации по магнитной сборке.
На МКС летает такая штука, и вы сейчас туда повезете еще что-то…
Мы сейчас повезем туда еще сорок две таких лабораторных кюветы с разными типами материалов. Мы повезем туда не только клетки, как мы это делали в первом эксперименте. Мы везем и бактерии, потому что наши первые эксперименты на Земле в таких магнитных ловушках показали, что бактерии очень интересно себя ведут, они тоже формируют трехмерные структуры, начинают очень быстро формировать биопленку, начинают становиться антибиотик-резистентными. Учитывая, что человечество стремится к дальним полетам и хочет покорять далекие планеты…
Жить на Марсе?
Жить на Марсе, например. Так вот, мы ничего не знаем про заболевания, которые могут нас ждать во время этих дальних полетов и миссий. Вообще, у человечества есть очень хороший урок — такое заболевание, как цинга, которые было абсолютно неизвестно, пока не начались дальние плавания. И первые моряки расплачивались за свое незнание о такого рода заболеваниях.
Что касается дальних полетов, мы понимаем, что мало чего знаем о том, как человек и, самое главное, как те бактерии, которые живут внутри нас, будут реагировать на те изменения, которые произойдут при дальних полетах.
Вообще, то, что вы рассказываете — привезти в космос бактерии, где они станут резистентными и агрессивными — это больше похоже на создание биологического оружия.
Нет, абсолютно — нет, потому что они (бактерии) находятся в таких трехмерных структурах только в тот момент, когда мы их держим в магнитном поле. Когда мы их убираем из магнитного поля, они переходят в свое обычное состояние, биопленка начинает разваливаться. То есть для них подобного рода условия, которые мы формируем (в процессе эксперимента. — Forbes) и в которых они находятся в космосе, являются стрессовыми. И они начинают реагировать известным им способом. Они собираются в колонии, пытаются как-то отгородиться от этого стресса.
При этого доказано, что при ряде патологических процессов у людей во вполне себе земных условиях формируются такие же трехмерные объекты — например, в бронхах при хронических заболеваниях. И эти процессы плохо поддаются терапии. Почему? Потому что на сегодняшний день антибиотики разрабатываются по принципу изменения генотипа бактерий, когда одна какая-то бактерия поменяла свой геном в ходе мутации и появился другой штамм бактерий.
Вот под этот штамм уже разрабатывается антибиотик. А когда штамм не меняется, а бактерии формируют трехмерную структуру… Эти модели плохо изучены, и для них антибиотик-терапия плохо подобрана.
То есть это проблема антибиотик-резистентности?
В нашем космическом эксперименте с бактериями, который пройдет в августе, мы будем добавлять антибиотик, про который мы знаем, что он хорошо действует на эти бактерии (в обычных условиях. — Forbes). Мы посмотрим, как он будет действовать, когда они собрали себя вот в эту трехмерную структуру.
Вы сейчас ничего не зарабатываете?
Магнитный принтер не продается, потому что он сделан для того, чтобы на нем работали на Международной космической станции в условиях невесомости. Мы будем продавать услуги по работе на этом принтере. Стоимость этих услуг будет зависеть от того, насколько это большой, сложный эксперимент, и всегда это будет индивидуальный подход. Понятно, что космические эксперименты всегда дорогостоящие. Но, с другой стороны, они всегда с высокой добавленной стоимостью.
У вас же наверняка есть бизнес-план. Островский же вам не подарил деньги, он инвестировал в вас и ждет, наверное, какой-то отдачи. По вашему плану, когда вы должны начать получать какую-то выручку?
Когда мы договаривались с учредителями в 2013 году при открытии лаборатории о том, какими вообще мы меряем горизонтами и когда хотим выйти на точку безубыточности, мы прекрасно понимали, что это не классические горизонты для развития бизнеса в России, не два-три года.
Мы понимали, что это история минимум на десять лет, а, может быть, и больше, потому что любые биотехнологические технологии, особенно те, которые связаны с клетками, — это всегда игра в долгую. И не только в России, это характерно для всего мира.
В бизнес-плане что-то есть о сроках?
Мы договорились между собой, что для нас такая точка отсчета — это десять лет. В 2023 году мы должны выйти на самоокупаемость. Это совсем близко. Но дело не в этом. Мы переформатировали работу лаборатории таким образом, что для нас сегодня 3D Bioprinting Solutions — это R&D-центр, который выдает некие спин-оффы. Вот эти спин-оффы уже будут жить по законам классических стартапов.
То, что получилось успешно и не очень дорого, уже можно выделять в какие коммерческие предприятия?
То, что мы можем коммерциализировать, мы будем выделять в отдельный спин-офф c привлечением инвестиций, там уже в зависимости от зрелости продукта начинается вот эта вот классическая инвестиционная история.
В этом плане у нас должно было сначала ментально поменяться отношение к 3D Bioprinting Solutions. Оно поменялось, оно эволюционировало в процессе той деятельности, которую мы ведем, и вот на сегодняшний день мы видим развитие компании именно в этой области, в R&D-разработках. То есть для нас, по сути, 3D Bioprinting Solutions — это некий такой внутренний инкубатор, в котором мы пытаемся выращивать проекты, которые мы будем доводить до стадии коммерциализации.
Слушайте, у вас есть принтер, вам не обязательно отправлять его куда-то на орбиту. Вы же можете печатать органы и кому-то их продавать, нет?
На сегодняшний день технология биопринтинга достаточно успешно коммерциализируется в мире. И не с точки зрения регенеративной медицины и пересадки органов, а с точки зрения создания моделей для фармакологических компаний, создания таких трехмерных микроорганов, на которых проводятся испытания лекарственных препаратов.
Сейчас уже порядка 25 фармакологических компаний используют эту технологию. Они применяют ее не in house, а заключают договора, делают на аутсорсинге у компаний, которые разрабатывают технологии биопечати.
Это в мире или у нас?
Это в мире. Дело в том, что у нас-то в основном (производятся) дженерики, поэтому с точки зрения инновационных препаратов и их проверки есть определенные сложности.
На что вы рассчитываете? Какой у вас потенциальный рынок?
Самый важный и самый главный рынок — это рынок регенеративной медицины, это когда технология биопечати придет в клиники, так как понятно, что помимо (удовлетворения) колоссального спроса, мы решаем и колоссальные этические проблемы, связанные с нехваткой органов.
Если мы посмотрим вообще на развитие аддитивных технологий — да, они в медицине используются. Например, 95% слуховых аппаратов cделаны с использование 3D-принтеров. Крупные суставы из титанов делают с использованием 3D-принтеров.
Я правильно понимаю, что сейчас вам ничто не мешает напечатать печень и пересадить ее человеку?
На самом деле, мешает. Есть две технологические сложности в биопечати. Первая — это наличие адекватного клеточного материала. Почему, собственно говоря, мы напечатали щитовидную железу для мышей и не напечатали ее для человека? Потому что в случае с мышами мы использовали эмбриональные клетки, но мы не можем использовать эмбриональные клетки в случае с человеком.
Этическая проблема?
Этическая проблема в том числе. Если мы берем биопсию, то есть часть щитовидной железы человека, и пытаемся эти клетки нарастить, то они плохо делятся, они плохо растут, потому что клетки взрослого организма в принципе плохо растут.
Второе — конечно, когда мы говорим о клеточных технологиях, мы понимаем, что эти технологии достаточно дорогие. Японские ученые посчитали, что только клеточного материала для того, чтобы восстановить печень, чтобы создать ее заново, нужно на $1,2 млн
Понятное дело, что если мы говорим о восстановлении функции печени, то чаще всего нам не нужно печатать ее всю, нам нужно восстановить только некую часть ее. Тем не менее это стоит больше миллиона долларов. Но это на самом деле характерно для всех новых технологий…
Я думала, вы можете взять и «напечатать» человека заново
Ну вы знаете…
Родить дешевле, я поняла.
Да, один из самых частых вопросов: зачем вам органы печатать, печатайте сразу людей. Но мы считаем, что естественным путем их делать дешевле и значительно приятнее. Поэтому для этого технология биопечати совсем не нужна.
Сколько в вас вложили инвесторы денег?
Несколько миллионов долларов.
Всего лишь?
Так получилось благодаря тому, что нам удалось выстроить вот этот networking, о котором мы говорили. Очень большое количество исследований мы проводим бесплатно именно в рамках научного сотрудничества. И в этом, в том числе, мы считаем, заключается наша эффективность.
Какие еще у вас есть идеи, чтобы вернуть деньги инвесторам? Вам же нужно возвращать деньги инвесторам?
Безусловно. Если мы не возвращаем деньги инвесторам, то это не бизнес. Некоторое время назад было очень популярно ICO. Вы не представляете, сколько у нас было предложений по поводу проведения ICO. И очень заманчивых предложений, на самом деле.
Но мы понимаем, что в нашей области очень важна репутация, особенно когда мы строим такой вот технологический networking. И мы понимаем, что если мы несем серьезные репутационные риски, то это очень сильно влияет на наше взаимодействие с другими международными лабораториями, поэтому мы к этому отнеслись с некой настороженностью и отказались от этой идеи.
Но вы же хотите быть единорогом, нет? Всякий стартап хочет быть единорогом?
Конечно, любой стартап хочет стать единорогом. Но мы хотим стать теми, кто сможет решить эту колоссальную проблему нехватки органов — пусть не всех, пусть какой-то части, но если мы увидим успех нашей работы в конкретных примерах, в конкретных случаях, которые касаются конкретных людей, то для нас это будет очень большой наградой.
Интервью снято в жилом комплексе «Метрополия», MR Group
